Оценивание красоты людей

          Сегодня наибольший объём оценивания красоты имеет место на так называемых "конкурсах красоты" — как можно понять, конкурсах красоты лиц и тел людей. Ну а подавляющее большинство современных конкурсов красоты — это конкурсы среди молодых девушек типа "Мисс такой-то населённый пункт". К сожалению, конкурсы последнего типа практически всегда проводятся несколько странным, нелепым образом, и потому по их поводу у большинства людей, несомненно, возникала и возникает масса вопросов. Например, таких.

1. Почему участницами современных конкурсов красоты, в полном противоречии со вкусами большинства мужчин, а также и значительной части женщин, являются исключительно скелетообразные дылды?

2. Почему на современных конкурсах красоты — по идее, повторяю, конкурсах красоты лиц и тел — лица участниц всегда густо замазаны косметикой, а тела чаще всего прикрыты, причём иногда очень значительно, платьями и туфлями? Разве красота лица или тела равнозначна красоте косметики или платья?

3. Почему на современных конкурсах красоты лиц и тел их, конкурсов, участниц заставляют выступать с совершенно посторонними для темы конкурсов самодеятельными номерами, а также с рассказами об их, участниц, богатом внутреннем мире? Какое отношение все эти вещи имеют к красоте лиц и тел участниц?

4. Почему на роли судей для современных конкурсов красоты девушек приглашаются сплошь явные дилетанты в деле оценивания красоты лиц и тел девушек? И вообще: какие критерии или принципы оценивания, какие правила для оценивания красоты лиц и тел участниц применяются на современных конкурсах, в каких хранилищах можно найти записи таких хотя бы минимально формализованных правил?

          Ввиду принципиального отсутствия внятных ответов на все приведённые выше вопросы совершенно очевидным становится ответ на ещё один вопрос: почему современные СМИ почти не обращают внимания на оценки современных женских конкурсов красоты, то есть почему журналисты как ни в чём не бывало именуют самыми красивыми девушками вовсе не победительниц конкурсов красоты, а либо известных актрис, либо топ-моделей? Ответ тут, повторяю, совершенно очевиден: потому что оценки современных конкурсов красоты девушек не заслуживают никакого доверия.

Что такое красота и каковы её образцы?

          А вот ещё несколько вопросов. Первый вопрос: широко известные сегодня "вайтлс" женщин 90-60-90 см — это что, и в самом деле "стандарт", то есть образец, идеал красоты женского тела? Второй вопрос: а "вайтлс", например, 100-50-100 см — это что, хуже, это менее красиво, чем "вайтлс" 90-60-90 см? Если хуже, то почему же тогда, несмотря на все неудобства, несмотря на все проблемы от радикально, то есть до 45-50 см стягивавших талии корсетов, женщины несколько веков не хотели от них, от корсетов, отказываться? Третий вопрос: существуют ли вообще реальные, живые, жизнеспособные люди, которых можно признать идеально, максимально красивыми, то есть внешность которых можно признать действительно образцом, "стандартом" красоты?

          Дабы облегчить читателю понимание приведённых в дальнейшем изложении ответов на все поставленные абзацем выше вопросы, расскажу сперва о том, что это, вообще, такое — красота.

          Довольно известное и кое в чём даже правильное определение красоты дал французский писатель Стендаль: "Красота — это обещание счастья". К сожалению, данное определение нуждается в некотором уточнении.

          Вот оно, уточнение: красота — это именно запомненная, именно заученная, именно условно-рефлекторная положительность восприятия некоего феномена (черт, пропорций внешности человека или другого живого существа, последовательностей звуков, сочетаний световых пятен, интеллектуальных достижений и т.д.). То есть это положительность восприятия, возникающая на основании именно приучения (привыкания). Иными словами, красота — это нечто вроде повода для радости — радости от нахождения того, что высоко оценивается, при всём при том, что высокая оценка появляется в результате именно приучения, запоминания.

          Для более внятного разъяснения приведённой выше точки зрения на вопрос о красоте начну с аналогий.

          В процессе эволюционного отбора у живых существ возникли различные средства приспособления к окружающей среде. Одни из этих средств приспособления можно назвать "вещественными" (к их числу относятся листья, цветы, рога, панцири, щупальца, шерсть, сердечные клапаны, гормоны и т.п.), а другие — "поведенческими" или "управленческими" (к их числу относятся тропизмы, возбуждение, торможение, доминанта, условный рефлекс, безусловный рефлекс, инстинкт). У ряда высших животных — например, у птиц и у приматов — в результате эволюции выработалось такое новое поведенческое приспособление, как усиленный, гипертрофированный ориентировочно-исследовательский инстинкт. Данный усиленный инстинкт позволяет и заставляет заблаговременно приспосабливаться к изменениям окружающей среды, получать в плане адаптации временну́ю фору. Если этот инстинкт неустанного поиска новых сведений об окружающей среде подавляется, не удовлетворяется — например, путём помещения любознательного животного в информационно бедную среду (положим, в тесную клетку) — то сие животное начинает испытывать всякие неприятные ощущения.

          Гипертрофированный ориентировочно-исследовательский инстинкт — штука достаточно слабо управляемая. Эффективных механизмов его регуляции эволюция не создала (а скорее всего, даже, наоборот, — в значительной степени ликвидировала: то есть птицы и приматы, обладатели данного гипертрофированного инстинкта, возможно, тем и отличаются от прочих животных, что последние умеют каким-то образом (вольно или невольно) регулировать, подавлять своё влечение к исследованиям (и потому, в частности, хорошо переносят неволю и при определённых обстоятельствах даже стремятся залезть в комфортабельную клетку), а вот приматы и птицы не умеют подавлять любопытство, жажду новой информации и потому в неволе часто чахнут).

          Соответственно, обладатели этого плохо подавляемого инстинкта, дабы не испытывать неприятных ощущений, постоянно вынуждены "подсовывать" ему, инстинкту, на потребу хоть какую-нибудь информацию — пусть даже она окажется эрзацем реальной. Разумеется, чем данный эрзац лучше, чем полнее он соответствует "потребностям", "предпочтениям" исследовательского инстинкта (а у разных существ данный инстинкт имеет разные "предпочтения", разную направленность, "настроенность": например, у пчёл их исследовательский инстинкт направлен в основном на получение информации обо всём, напрямую связанном с ульем, с цветами, с мёдом и т.п.; у людей — на получение информации об их социуме, о других людях и т.д.), тем большее удовлетворение испытывает обладатель инстинкта. Одним из типов эрзац-информации для людей являются обычные игры, другим типом — художественные произведения, которые в главной своей составляющей также являются чем-то вроде игры — игры в социум (точнее, демонстрацией хода некоей игры с частично подразумеваемыми, а частично объясняемыми по ходу действия правилами).

          Вот так и получается, что вроде бы не очень значительное изменение одного из "управленческих" средств адаптации к окружающей среде (ослабление тормозов у исследовательского инстинкта) приводит к тому, что некоторые животные почти всё своё время (особенно, свободное) проводят в играх и в обмене информацией, причём, в основном, совершенно пустой, "эрзацной" — то есть развлекаются, дурью маются.

          Примерно такая же история приключилась и с другим "управленческим" средством адаптации к окружающей среде: механизмом оценивания феноменов окружающей среды на предмет их благоприятности. У большинства живых существ (как правило, устроенных примитивно) данный механизм работает по простому принципу "отвергаю-хочу" (своё происхождение данный механизм ведёт, судя по всему, от обычных тропизмов, то есть от стремлений, от влечений). Но у некоторых животных к этим радикальным, к этим "чёрно-белым" оценкам прибавляются вариации типа "отвратительно" или "красиво". "Отвратительно" — это вариация "отвергаю"; "красиво" — это вариация "хочу".

          В своей основе механизм оценивания является, конечно, инстинктивным. Все только что родившиеся примитивные самостоятельные существа типа паучат или головастиков выбирают подходящие для их обитания места, без сомнений, совершенно инстинктивно. Но вот у животных с хорошо развитой центральной нервной системой механизм "отвергаю-хочу", "кидаюсь от — кидаюсь на" способен усложняться, дополняться, обучаться, то есть "обрастать" так называемыми "условными рефлексами" и "ассоциациями". (От способности к обучению имеется, понятно, большая выгода: благодаря этой способности можно получать сведения о значительно большем, чем передано через гены, через инстинкт, количестве факторов, влияющих на успех выживания; тут можно, например, прямо по ходу существования выявлять новые, ещё не "охваченные" инстинктом важные для выживания факторы.)

          Так вот, судя по всему, ощущение, выражающееся в форме оценок "красиво-некрасиво", имеет исключительно условно-рефлекторную природу. Понимание этого пришло ко мне ещё в юности в результате наблюдения за самим собой, за тем, как с течением времени возникало и исчезало ощущение красивости-некрасивости, когда я рассматривал разного рода интересовавшие меня объекты. Ведь это именно условный рефлекс может как образовываться, так и угасать со временем — при условии его недостаточного подкрепления и при условии замещения его стимулов другими стимулами. Этим-то условный рефлекс и отличается от рефлекса безусловного, который "встроен" в живое существо изначально и угаснуть может только в случае угасания самого живого существа.

          Относительно лёгкие и быстрые возникновение и угасание ощущений, выражающихся в форме оценок "красиво-некрасиво", я обнаружил у себя прежде всего при рассматривании людей — главным образом, разумеется, девушек. Однако обсуждать изменения в оценках внешности людей, которая (внешность) сама по себе не шибко стабильна — это, конечно, совершенно бесперспективное дело. К счастью, в сфере моих интересов находились ещё и такие объекты, чья форма со временем нисколько не меняется.

          Так вот в детстве — а оно пришлось на 1960-е годы, — мне очень нравились автомобили марки ГАЗ-21.

Но потом, когда эти автомобили стали редкостью, а затем и вовсе исчезли с улиц СССР, я стал воспринимать как красивые (и прямо-таки балдеть от этой красоты) автомобили уже принципиально другой формы, а именно: "Волги" марки ГАЗ-24.

Которые, кстати, поначалу казались мне довольно нелепыми, коробкообразными. И, напротив, когда я вновь увидел автомобиль марки ГАЗ-21 уже через много лет, он показался мне совершенно некрасивым, нескладным, "старомодным".

          Итак, повторяю, красота — это именно запомненная, именно заученная, именно условно-рефлекторная положительность восприятия. И даже наиболее мощные безусловно-рефлекторные, инстинктивные влечения никогда не приводят к возникновению ощущения, что произошло столкновение с красотой.

          В пользу этого обстоятельства свидетельствует, например, тот факт, что один из максимально привлекательных для мужчин объектов — женский половой орган — обычно не подпадает под классификацию "красивый-некрасивый". Он просто сильно влечёт, инстинктивно влечёт мужчину, мужчине хочется его рассмотреть, потрогать, погладить и т.д. — но никакого восхищения его красотой либо разочарования от его уродливости у большинства мужчин не возникает. Тем не менее у тех немногих людей, которые целенаправленно занимаются рассмотрением, запоминанием, обсуждением, разбором, сравнением форм множества в чём-то отличающихся друг от друга женских половых органов, ощущение красивости-некрасивости этих органов со временем всё-таки появляется.

          Исследователями также установлено, что мелодия воспринимается как красивая только в том случае, если воспринимающий субъект предугадывает её звуки. Таким образом, для восприятия мелодии как красивой достаточно всего лишь хорошо её запомнить, то есть сделать её привычной, приучить себя к ней. Сие, однако, вовсе не означает, понятно, что абсолютно все последовательности звуков одинаково легки для запоминания — то есть для облегчения запоминания последовательности звуков должны подчиняться неким закономерностям, должны соответствовать заранее заложенным (хоть в результате работы наследственных механизмов, хоть в результате предварительного обучения) в голове у слушателя стереотипам восприятия.

          Данная обнаруженная исследователями в отношении музыки закономерность, судя по всему, относится и к зрительному восприятию: достаточно очень хорошо что-либо запомнить при положительном настроении, при увлечённости на какое-то время этим "чем-либо", и это "что-либо" будет затем уже всегда восприниматься как положительно окрашенное, то есть как красивое.

          В пользу версии, что ощущение красоты есть ощущение именно заученное, свидетельствует также случай, описанный американской художницей Кэролайн Майтингер в книге "Охота за головами на Соломоновых островах".

          К.Майтингер спросила аборигенов одного острова: какая из туземных девушек считается в их племени самой красивой? В ответ на это американке показали на девушку с очень маленькими глазами. К.Майтингер, конечно, удивилась столь странному предпочтению и поинтересовалась у туземцев: по какой причине всем им нравится девушка с такими крошечными глазами? На это американке ответили, что именно маленькие глаза и являются на острове основным фактором привлекательности женщин. Таким образом, почти всеобщее, почти общечеловеческое восприятие больших глаз как безусловного признака красоты оказывается на самом деле у нас, у людей, не столько врождённым, сколько именно приобретённым, именно заученным, именно внушённым в результате обработки, зомбирования со стороны внешней среды. Которой для человека в первую очередь являются окружающие его люди.

          В пользу этой же версии (что ощущение красоты, напоминаю, есть ощущение именно заученное, натренированное) свидетельствует также следующее. Попугаи и гориллы, воспитанные (то есть находящиеся с раннего детства) в среде людей, принимаются либо считать себя людьми, либо считать людей представителями своих видов и в итоге пытаются с людьми спариваться.

          Поскольку здесь уже пару раз упомянуто про влечение к противоположному полу, то до кучи сто́ит отметить следующее: это просто байки, что такое широко известное чувство, как половая любовь, может возникать у конкретного существа мгновенно, что она, дескать, иногда возникает с одного, "с первого" взгляда.

          Нет, половая любовь как ощущение ошеломляющей привлекательности предмета воздыхания на самом деле тоже всегда возникает в результате действия вышеописанного достаточно медленно работающего психического механизма — механизма натренировывания дополнительной положительности восприятия некоего феномена. Но только в случае с половой любовью предмет, который в итоге начинает восприниматься экстремально положительно, у нормальных животных всегда имеет одну и ту же природу, а именно: это определённое существо противоположного пола.

          То есть, повторяю, на самом деле половая любовь всегда возникает в результате достаточно длительного — не менее нескольких часов или даже нескольких суток — восприятия, созерцания (частенько продолженного во времени при помощи ярких воспоминаний) черт изначально привлёкшего внимание существа противоположного пола на фоне значительной половой неудовлетворённости, то есть на фоне мощного полового влечения к этому сильно привлёкшему внимание существу.

          В ошибочности вышеописанного общепринятого представления о половой любви нет, разумеется, ничего особенного: в отношении феномена половой любви ошибочны почти все общепринятые представления. Например, довольно широко распространено мнение, что ощущение столкновения с максимальной красотой неразрывно связано с половой любовью людей, то есть что, мол, как идеально красивые воспринимаются именно любимые люди.

          Но это мнение неверно в корне. Лично я всегда, будучи по уши влюблённым в ту или иную девчонку, одновременно прекрасно видел все недостатки её внешности, её проигрыш в плане красоты некоторым другим особям женского пола. Хотя, повторяю, удар крови в лицо я ощущал при встречах только с нею, только с той девчонкой, в которую был тогда влюблён — при всех, повторяю, фиксируемых мной недостатках её внешности.

          [Среди широкой публики также господствует мнение, что половая любовь свойственна исключительно людям — между тем как во многих языках имеются крылатые выражения типа "лебединая верность". То есть на самом деле широкая публика должна была бы отдавать себе отчёт, что некоторые животные существенно превосходят людей в половой привязанности. Сие подтверждается и исследованиями этологов: гусеобразные, врановые и некоторые псовые любят своих половых партнёров намного сильнее и устойчивей, нежели большинство людей.

          И тем не менее половая любовь (равно, впрочем, как и многие другие сильно действующие на психику феномены типа религии и вообще мистики) считается широкой публикой надчеловеческим, сверхчеловеческим явлением. Да, половая любовь действительно совершенно нечеловеческое явление — но только на самом деле оно всё-таки явление именно дочеловеческое, неразумное, несоциальное, чисто животное. Ибо, напоминаю, половая любовь некоторых диких и не шибко социальных животных на порядок превосходит половую любовь людей как по силе, так и по продолжительности.

          Кроме того, половая любовь — это, безусловно, не "сам по себе действующий", не возникающий в результате совершенно свободного поиска, а именно внушаемый со стороны феномен. Лично я всегда влюблялся только после чьего-либо замечания в адрес будущего предмета моих воздыханий: вот, мол, какая эта девочка вся из себя замечательная.

          И, наконец, половая любовь есть, несомненно, чисто импринтинговое явление. То бишь суждения типа

"Представить страшно мне теперь,
Что я не ту открыл бы дверь,
Другой бы улицей прошёл,
Тебя не встретил, не нашёл."

— это опасения по пустому, по надуманному поводу. Как новорождённый гусёнок в течение первых десятков минут жизни обязательно выбирает-идентифицирует более-менее подходящий по размерам предмет в качестве матери, точно так же и всякий молодой человек в состоянии половой неудовлетворённости (это непременное условие: срочное половое удовлетворение полностью останавливает и поворачивает вспять процесс формирования половой любви) обязательно выбирает-находит более-менее подходящую особь противоположного пола в качестве предмета воздыханий.]

          Против версии о красоте как приобретённой положительности восприятия некоторых черт окружающей действительности можно привести, пожалуй, только следующее возражение: самцы шалашников (это такие тропические птицы) сооружают свои шалашики (это такие постройки, предназначенные специально и исключительно для ухаживания и для спаривания) и украшают их подручным материалом — цветами, выдавленным из разноцветных ягод соком, блескучими надкрыльями жуков и т.д. — вроде бы совершенно не общаясь друг с другом (с другими шалашниками), то есть вроде бы полностью инстинктивно.

И тем не менее самцы-шалашники, несомненно, испытывают сильнейшие положительные эстетические чувства: они постоянно любуются своими творениями, подправляют их в явных попытках довести до совершенства и т.д. Впрочем, тут вполне может оказаться и так, что молодые самцы-шалашники перед тем, как первый раз в жизни приступить к строительству шалашика, всё же достаточно долго и полно знакомятся с передовым опытом, то есть внимательно осматривают уже имеющиеся в округе чужие постройки.

          В пользу этого предположения свидетельствует следующее обстоятельство: самцы шалашников достигают половой зрелости примерно в семь лет, при всём при том что самки — всего лишь в два-три года. Эта не совсем обычная для живой природы трёхкратная разница в скорости взросления, очень возможно, вызвана как раз необходимостью длительного и глубокого эстетического обучения самцов шалашников. (Кстати, широко известные " коллеги" шалашников в плане создания красивых произведений, — но только не в сфере архитектуры, а в сфере звукоизвлечения и звукокомбинирования — соловьи, проходят как раз достаточно долгое обучения, а именно: слушают трели родителя. Без слушания же трелей родителя соловьи поют примитивно, то есть однообразно, не "заливисто".)

          Я уже отмечал выше: дабы некий феномен стал восприниматься как красивый, нужно, чтобы его первичное восприятие происходило на фоне положительных эмоций (на фоне отрицательных эмоций феномен будет запомнен, понятно, как пугающий или как мерзкий, или как тоскливый и т.д.). Чаще всего положительность первичного восприятия феномена обеспечивается каким-нибудь влечением: к противоположному полу, к материальному благополучию, к более высокому социальному статусу (например, к высокому статусу в мужской среде — и как итог многочисленных силовых столкновений друг с другом у мужчин появляется положительное представление о широких плечах и о больших обезжиренных мышцах), к исследованию окружающей среды и т.д. Однако нередко положительность первичного восприятия феномена возникает и на основании просто высокого доверия к сведениям, получаемым от окружающих — то есть от вождей, от родственников, от приятелей, от художников, от писателей, от представителей средств массовой информации и от прочих заслуживающих этого доверия информационных лидеров.

          В общем, положительность восприятия некоторых феноменов у ряда достаточно развитых животных в результате натренировывания может дополняться, обогащаться новыми ощущениями. А эта новая, натренированная положительность восприятия как раз и называется красотой.

          Ещё раз: в ходе эволюции у некоторых достаточно развитых животных возник механизм эмоционального (то есть почти мгновенного, не отложенного на далёкое будущее, прямого, непосредственного — а именно в этой непосредственности, в быстроте, в автоматизме реакции на обстановку и заключается выгода от работы эмоций) поощрения, механизм награждения за запоминание благоприятных (точнее, изначально выявленных при поддержке положительных эмоций как благоприятные) факторов, за многократное подтверждение их положительности. Таким образом, красота — это условно-рефлекторное дополнение к механизму инстинктивной, безусловно-рефлекторной положительной стимуляции в оценках.

          И на всякий случай повторю в последний раз: в своей основе — да, всего лишь в основе — любое оценивание (положительное или отрицательное) любого феномена имеет генетически обусловленную, изначально запрограммированную природу. Но у высших животных эта генетическая программа обычно всё же весьма обща, неконкретна, она оставляет немало свободы для выбора и для уточнения оценивания на основе обучения, приучения.

          А теперь расскажу об опытах с птенцами серебристых чаек, которые провёл голландский этолог, то есть специалист по поведению животных, Нико Тинберген.

          Сначала Тинберген обнаружил, что пищевая реакция (то есть требовательный писк и интенсивное клевание) возникает у любого птенца серебристой чайки при приближении к нему головы его матери-чайки, имеющей на нижней части жёлтого клюва яркое красное пятно.

Однако затем Тинберген обнаружил, что пищевую реакцию у птенца серебристой чайки можно вызвать, показав ему всего лишь правильно окрашенный картонный муляж головы матери-чайки. Мало этого, Тинберген вскоре обнаружил, что птенец серебристой чайки выпрашивает еду у муляжа с увеличенным красным пятном на клюве — как раз и являющимся для птенца опознавательным сигналом — гораздо дольше и настойчивее, чем у живой чайки. Тогда Тинберген решил узнать, какое же увеличение размера красного пятна вызывает у птенцов серебристых чаек максимальную пищевую реакцию.

          Выяснилось, что муляж головы серебристой чайки, вызывающий максимальный пищевой рефлекс у её птенцов, должен иметь красное пятно размером именно с сам клюв. Если же это красное пятно занимает только часть клюва, то пищевая реакция птенцов серебристых чаек оказывается далеко не максимальной, а если красное пятно переходит уже за границы клюва, если оно закрывает "глаза" муляжа и т.д., то птенцы просто пугаются и перестают воспринимать муляж как готовый покормить их объект. Равным образом, птенцов сбивают с толку и слишком большие размеры правильно окрашенного муляжа, и слишком быстрое приближение этого муляжа.

          Точно так же на первый взгляд может показаться, что людей вообще и мужчин в частности привлекают насколько возможно большие женские глаза и груди или максимально тонкие женские талии — ведь обычно все мы так и говорим: чем глаза или груди больше или чем талия тоньше, тем женщина привлекательнее. Однако на самом деле расчленение женщины на две части (это тот случай, когда обхват талии равен нулю) или увеличение диаметра грудей до размера, например, роста женщины, или увеличение женских глаз до размеров, например, самого́ лица женщины вызовет у зрителей вовсе не максимальное восхищение, а одно лишь отвращение.

          Таким образом, следует признать наличие в живом мире двух закономерностей. Первая закономерность: у высших животных поведенческая реакция под названием "выявление положительного и оценивание его уровня" в своей основе является врождённой, генетически обусловленной, но в окончательной форме носит именно условно-рефлекторный, именно "натренированный" характер. Вторая закономерность: эта поведенческая реакция и в своей инстинктивной, и в своей условно-рефлекторной частях настроена как на максимум на некоторое число (оно велико, но не бесконечно) таких стимулов, таких параметров объекта оценивания, которых в природе просто нет. То есть существенная часть реальных, существующих в природе стимулов всегда безнадёжно уступает идеальным стимулам по интенсивности воздействия.

          На основании всего изложенного сообщаю совершенно, по идее, очевидные, уже давно и хорошо всем известные сведения: живые, реальные люди ни в коем случае не могут быть самыми теоретически красивыми. А их параметры принципиально не могут быть эталонными. Иными словами, самые красивые люди — это всегда несуществующие, то есть нарисованные, изваянные или измысленные модели. В общем, максимально красив только некий совершенно недостижимый в природе идеал. А реальные люди могут, повторяю, лишь в той или иной степени приближаться к этому идеалу.

          Следовательно, широко известные сегодня женские "вайтлс" 90-60-90 см — это на самом деле вовсе никакой не "стандарт", не образец, не идеал красоты женского тела. А всего лишь отдалённые подступы к нему. Что, как отмечалось, женщины столетиями и доказывали путём ношения корсетов, стягивавших их талии до гораздо меньшего, чем 60 см, обхвата.

Украшение людей при помощи одежды

          Нам, современным людям, хорошо известно, что одежда достаточно часто сильнейшим образом украшает своих носителей (а иногда, напротив, портит их внешность). Многие люди даже могут объяснить, за счёт каких факторов происходит это украшение: одежда скрывает недостатки тела или же подчёркивает его достоинства (в случае же порчи внешности имеет место, понятно, обратное явление: одежда скрывает достоинства тела или же подчёркивает его недостатки). К сожалению, указать конкретно на данные недостатки и на данные достоинства обычно не может почти никто, даже самые прожжённые модельеры одежды. Вместо внятных объяснений от этих модельеров можно услышать только шарикообразные, плохо определённые фразы типа "А вот это платье гармонирует с вашими глазами или с туфлями" или "Вот этот пиджак идёт вам больше" и т.п.

          Но я, к счастью, умею выражать впечатления об украшающих свойствах одежды несколько точнее.

          Расскажу, откуда сия способность у меня взялась.

          Когда я впервые смотрел старинный теперь фильм "Подвиги Геракла" со Стивом Ривсом в главной роли, то в момент первого появления на экране Геракла, — имевшего невероятно могучую по тем временам (а по нынешним временам, увы, полудохлую: см. дальше по тексту) фигуру, — у меня пошла кру́гом голова, а по спине проползла волна удивительной "счастливой" щекотки.

          Второй раз я испытал аналогичные головокружительные ощущения при просмотре также старого теперь фильма "Индийские йоги — кто они?". Это случилось почти в самом начале фильма, когда на экране позировал жутко массивный для тех времён атлет в очках, опускавший левую руку на пояс и разворачивавший при этом мощные широчайшие мышцы спины. (Сегодня я знаю, что этого атлета зовут Геннадий Балдин: он один из основателей культуризма в СССР.)

          Я потом время от времени вспоминал те бесподобные головокружительные ощущения, которые можно назвать, наверное, термином, употреблённым Станиславом Лемом в его автобиографической повести "Высокий замок" — "эстетический шок". И со временем я, судя по всему, доискался до причин возникновения у меня этого эстетического шока от лицезрения жутко накачанных атлетов.

          Всё дело заключается в том, что, во-первых, я был жителем именно тоталитарной, а во-вторых, жителем именно северной, то есть холодной страны.

          Если я жил бы где-нибудь в жаркой Африке, то с детства видел бы (и запомнил бы, и затем всегда воспринимал бы как образец, как что-то близкое к идеалу) исключительно тонкорукие и тонконогие фигуры почти полностью раздетых африканцев. Но я, повторяю, жил именно в холодной стране, а потому с детства беспрерывно наблюдал за более-менее тепло, то есть за объёмно одетыми людьми, за их визуально массивными фигурами. И когда затем время от времени видел на пляже раздетых людей, то меня всегда неприятно поражали жалкость и безобразие их реально узкоплечих, тонкоруких и тонконогих тел.

          А если я жил бы не в тоталитарной стране, постоянно обрабатывавшей своих обитателей монументальной пропагандой, то, несомненно, видел бы на стенах домов в основном изображения каких-нибудь "пин-ап гёрлз", вовсю рекламировавших какие-нибудь "Колы". Но я, повторяю, жил именно в тоталитарном Советском Союзе, и потому на меня со стен домов почти каждого перекрёстка взирали громадные плакатные рабочие, многообещающе закатывавшие рукава на брёвноподобных руках и всем видом подтверждавшие написанные рядом лозунги типа "Пятилетку — в четыре года", "Планы партии — в жизнь", "Наш авангард — ленинская КПСС", "Слава труду" и т.п.

          Если кому-то кажется, что у меня сформировались неправильные, дурные вкусы, то есть что моя идеализация фигур суператлетов есть ненормальность, то этому человеку будет лучше всё-таки не спешить выражать своё мнение, поскольку на моей стороне находятся отнюдь не только наблюдения за собственными ощущениями. Нет, на моей стороне находятся ещё и практически все истинные законодатели вкуса, все истинные диктаторы стандартов красоты — то есть нормальные, не страдающие извращёнными "измами" художники.

          Когда я, ещё будучи школьником, в шестидесятые-семидесятые годы прошлого века посещал книжные магазины, то часто рассматривал там последние художественные издания типа альбомов Дейнеки, Манизера, Виленского, Шадра, Вучетича или Мухиной (альбомы более изысканных мастеров искусства во времена моего детства и юности на полках книжных магазинов, увы, никогда не залёживались). Это, несомненно, заметно ускорило у меня выработку нынешних эстетических привычек, и я уже тогда начал воспринимать в качестве бесспорных эстетических образцов сверхнакачанные человеческие фигуры в произведениях типа "Рабочий и колхозница", "Перекуём мечи на орала", "Родина-мать зовёт" и т.д.

          Кстати, в фильме "Обыкновенный фашизм" с весьма странным, с непонятным для меня осуждением показаны произведения скульпторов-монументалистов Третьего рейха. Нисколько не сомневаюсь, что их замечательные творения — это сплошь произведения настоящего, стопроцентного искусства, что это истинные сокровища мировой культуры.

А вот создатель "Обыкновенного фашизма" Михаил Ромм насмехался по ходу фильма над этими предметами искусства, похоже, только потому, что они были созданы в стране именно с людоедскими порядками и именно на потребу извергов рода человеческого. Но сие обвинение в адрес предметов искусства абсолютно нелепо. Если его неуклонно применять, то придётся выкинуть на свалку истории и всё, созданное художниками в тоталитарном Советском Союзе, и всё, созданное при царских, при королевских, при иезуитских и при прочих тиранических порядках, а также в Древней Греции и в Древнем Риме — в странах с рабовладельческими, то есть со вполне человеконенавистническими режимами (например, в Древнем Риме было совершенно нормальным держать раба-привратника всю его жизнь на цепи у дверей). Но тогда из предметов искусства у нас, у людей, увы, не останется практически ничего.

          С другой стороны, кому-то может показаться, что суператлетов художники рисуют или ваяют исключительно в тоталитарных странах. Но на самом деле почти любая образцово-показательная (то есть не искажённая дурацкими "измами") скульптура или нарисованная фигура при вполне республиканских режимах (Древней Греции, Флоренции эпохи Возрождения или сбросивших оковы тирании Нидерландов) — сие тоже фигура суператлета. Дабы убедиться в этом, достаточно приглядеться к творениям Праксителя, Поликлета, Мирона, Агесандра, Полидора, Афинодора и т.д.,

а также к произведениям А.Верроккьо, М.Буонаротти и П.П.Рубенса.

          Итак, главные украшающие факторы мужской (да, кстати, частично и женской, как это будет видно в дальнейшем) одежды — это на самом деле вовсе не цвет, не фасон, не раскрой, не пуговицы и не прочая почти совершенно посторонняя для дела дизайнерская дребедень, а всего лишь, во-первых, накладные плечи, доводящие размер стандартной одежды до размера плеч суператлетов, во-вторых, рукава, утолщающие руки до размера рук суператлетов и, в-третьих, штанины, утолщающие ноги до размера ног суператлетов.

          Возвращусь к рассказу о впервые настигших меня эстетических шоках от лицезрения суператлетов. Как, надеюсь, стало понятным из приведённых выше объяснений, эти замечательные ощущения я испытал потому, что впервые в жизни увидел людей с живыми формами, имевшими параметры, к которым уже давно привык, каждодневно лицезрея объекты монументальной пропаганды, а также живых людей, в тёплой, в делавшей их фигуры массивными, монументальными, одежде.

Параметры красоты для мужчин и параметры красоты для женщин

          Я — продукт советской культуры 1960-х — 1970-х годов прошлого веса. Одной из важнейших составляющих этой культуры является многолетний сериал "Кабачок "Тринадцать стульев"", шедший на советском телевидении вплоть до 1980 года. Реплики героев "Кабачка..." — вроде бы чисто шуточные — запоминали очень многие советские люди. Я тоже запомнил несколько выдающихся по дельности реплик героев "Кабачка..." Одна из них принадлежит Виктории Лепко (пани Каролинке): "Хороший артист отличается от плохого всего лишь намного бОльшим числом освоенных штампов" — кстати, эта замечательная мысль удостоилась войти в эпохальную, на мой взгляд, книгу Г.С.Альтшуллера "Алгоритм изобретения". А вот это — реплика пани Моники (Ольги Аросевой), имеющая непосредственное отношение к теме данного текста: "Мужчина должен быть лишь чуть-чуть красивее обезьяны" (в виду здесь имеется, понятно, красота лица).

          С этим взглядом на мужскую красоту можно соглашаться или не соглашаться, но на конкурсах мужской красоты типа конкурса "Мистер Олимпия" и в самом деле не принято обращать никакого внимания на красоту или на безобразие лиц участников. И это, на мой взгляд, совершенно правильно. Ибо, повторяю, "мужчина должен быть лишь чуть-чуть красивее обезьяны". Равным образом, у мужчин не следует, не принято оценивать красоту ни кистей, ни ступней, ни интимных мест тела. Помимо параметров собственно тела у мужчин следует оценивать, на мой взгляд, ещё только отношение к нему размеров головы и шеи.

          Но вот с женщинами дело обстоит куда сложнее, ибо у них нужно оценивать практически всё: и лицо, и кисти, и ступни, и многое другое. Однако на эту важную тему я напишу ещё отдельно и подробно.

Самые красивые люди

          Раз уж я начал рассказывать о себе, о своих предпочтениях, то сообщу сразу, какие люди в наибольшей, на мой взгляд, степени красивы. Среди мужчин это исключительно участники последних этапов конкурсов "Мистер Олимпия" и "Ночь чемпионов" (самый же красивый из реальных мужчин — канадец Пол Диллетт на "Олимпиях" 1994-1996 гг.)

(и великий Ронни Коулмен ему всё же несколько уступает — прежде всего по причине не самых совершенных икр, а также по причине несколько более крупной головы),

а среди женщин это, в основном, участницы, во-первых, последних этапов конкурса "Фитнесс-Олимпия", во-вторых, это танцовщицы среднего и высокого классов, в-третьих, это высокого класса прыгуньи и бегуньи на короткие или на средние дистанции, а главное, это многие модели журналов "Пентхаус" и "Плейбой". Самой же красивой (потому как оценённой полностью, оценённой максимально точно, по совокупности практически всех важнейших параметров) реальной женщиной является модель "Пентхауса" начала 1990-х годов, Бренди (Brandy) Ли Ледфорд, известная также под псевдонимом Жизель (Jisel).

Проблемы общей окраски тела

          Почти все люди считают, что наилучший вариант с цветом тела — это более-менее тёмная пигментация его кожи. Данная точка зрения подкрепляется теми соображениями, что тёмная окраска тела, во-первых, хорошо скрывает большинство цветовых дефектов кожи типа родинок, прыщей, бородавок или сосудистого рисунка, а во-вторых, выделяет световые отблески на выпуклостях мускулатуры. Поэтому на конкурсах красоты тел среди мужчин европеоиды и монголоиды перед выступлениями всегда мажут тела блестящими пигментами, затемняющими их белую кожу до уровня цвета кожи, как минимум, мулатов.

          Возможно, это действительно наилучшее цветовое решение для кожи мужчин. Но всё же стоило бы, на мой взгляд, попробовать наносить на кожу культуристов (раз уж делать сие на их конкурсах всё равно разрешается) намного более светлые непрозрачные пигменты типа блестящего молочно-белого или даже серебрянки. И если результат окажется хорошим, то для радикальной закраски сосудистого рисунка атлетам можно делать по всему телу сплошную густую татуировку белым пигментом.

          Что же касается женщин, то для их кожи наилучшим цветом, несомненно, является именно молочно-белый. К сожалению, от природы такой цвет даётся крайне редко; обычно та кожа, которая называется белой, на самом деле просто лишена пигментов при одновременной очень маленькой её толщине. То есть такая якобы белая, а на самом деле всего лишь бесцветная и, что совсем беда, прозрачная кожа вынуждает видеть не очень красивые подкожные ткани, зачастую ещё и сильно испорченные сосудистым рисунком.

Допустимо ли использовать на конкурсах красоты косметику для лица?

          Это, конечно, несправедливость, непорядок, что обладательницы естественных чёрных и длинных ресниц из-за всеобщего использования косметики для лиц не получают на конкурсах красоты заслуженного преимущества перед обладательницами белёсых и коротких ресниц.

          Но как тут можно поправить дело? Имеет ли смысл заставлять всех девушек мыть перед дефиле лица растворителями? Что, если для удлинения и для окраски ресниц будут применены средства типа татуировки стрелок или вживления в веки чёрных и длинных искусственных ресниц? А что может помешать сделать тональной татуировкой румянец на щеках или тени вокруг глаз, что может помешать сделать операции по коррекции форм носа, губ, скул, подбровных дуг и т.д.?

          Поэтому с использованием на конкурсах красоты обильной косметики для лиц придётся всё-таки смириться.

          Но тогда нужно хотя бы стандартизировать в сторону минимизации все причёски — чтобы участниц конкурса можно было бы поставить в одинаковые условия при сравнении форм их голов или при оценивании соотношений размеров головы и тела каждой из участниц.

Количество одежды на конкурсах красоты

          Наиболее совершенные сегодня конкурсы красоты — это конкурсы культуристов типа "Мистер Олимпия" (к сожалению, широкая публика не обращает на них почти никакого внимания). На всём их протяжении участники почти максимально обнажены, то есть ни лишняя одежда, ни обувь, ни головные уборы, ни даже причёски не скрывают ни одну важную для оценивания часть тела участников этих конкурсов.

          Что же касается конкурсов типа "Мисс такой-то населённый пункт", то их участницы всегда выступают в той или иной мере одетыми. И эта одежда, понятно, закрывает важные для оценивания общей, комплексной красоты места.

          Почему же не раздаётся никаких разумных, обоснованных протестов по этому поводу? Может быть, имеются опасения, что протестанта сочтут половым маньяком? Но стоит ли бояться этаких дурацких обвинений? Почему сегодня вполне допустимо обнажаться перед художниками, перед фотографами или перед медработниками, но в то же время недопустимо обнажаться хотя бы перед одними только членами жюри конкурса красоты?

          Что произошло бы, если те же претендентки начали бы выступать на конкурсах красоты в масках для лиц? Их, претенденток, в этом случае, несомненно, попросили бы снять маски как помехи для вынесения как можно более точных, как можно более обоснованных оценок. Но ведь то же самое необходимо сделать и в отношении всей закрывающей женское тело одежды.

          В связи с вышеизложенным возможен, например, такой подход к преодолению запретов на обнажение: лица и тела нужно оценивать раздельно. То есть в первой части конкурса случайно пронумерованные претендентки демонстрируют только лица (а их тела задрапированы нарочито бесформенной одеждой). Во второй же части конкурса претендентки — тоже пронумерованные, но уже другим случайным образом — демонстрируют только полностью обнажённые тела (то есть теперь уже их лица надёжно закрыты масками). И затем по сопоставлению номеров в той и в другой частях конкурса, по суммам баллов жюри определяет победительницу. А сочетание номеров в первой и во второй частях конкурса — это, понятно, навсегда засекреченная, известная только жюри информация.

Слабое место конкурсов культуристов

          Как отмечалось, наиболее совершенные сегодня конкурсы красоты — это конкурсы красоты тел типа "Мистер Олимпия" или "Ночь чемпионов". Тем не менее даже такие в целом правильно устроенные конкурсы имеют явный недостаток. Этот недостаток — индивидуальные произвольные выступления участников конкурсов под музыку.

          Ну какое отношение музыка имеет к телосложению, к его красоте-безобразию? Никакого. А какое отношение к красоте-безобразию телосложения имеет последовательность движений или последовательность тех поз, которые уже показаны в общих, то есть в сравнительных выступлениях? Тоже никакого. А какое отношение к телосложению имеют такие полностью произвольные действия, как, например, патриотическое выхватывание в 2001 году Ронни Коулменом из трусов американского флага?

          Поэтому если уж разрешать индивидуальные выступления, то это должны быть именно "безмузыкальные" и "бестанцевальные" показы исключительно нестандартных, неканонических поз, в которых участник, как ему кажется, имеет некое преимущество перед конкурентами (например, именно такую нестандартную позу под названием "Туши свет" всегда показывал публике известный культурист Кевин Леврони).

[на главную страницу]